27.02.2014 в 18:06
Пишет ash-key:отсюда
Найди то, что любишь, и пусть оно убьет тебяСтатья Джеймса Роудса вышла в апреле прошлого года на Guardian. Оригинал на английском здесь
В переводе я вставила ссылки на те ресурсы, которые были в оригинальной статье, плюс звездочками обозначила три пояснения, которые мне показалось нужным дать.
Итак статья
Моя жизнь концертирующего пианиста может быть полной одиночества и фрустраций, она может быть истощающей и деморализующей. Стоит ли она того?
Да! Без тени сомнения.
Когда люди узнают, что я пианист, после неизбежных «Сколько часов в день вы занимаетесь?» и «Покажите мне ваши руки» чаще всего люди говорят «Я играл на пианино когда-то в детстве. Очень жалею, что бросил». Я думаю, что писатели устали считать, сколько людей им говорят «Внутри меня есть книга». Кажется, что мы эволюционировали в общество оплакиваемой и используемой не по назначению креативности. Превратились в мир, где люди просто сдаются на милость (или где эти вещи их забивают до тех пор, пока они не подчиняться) сомнамбулической работы, домашних дел, выплат по ипотеке, дрянной еды, мусорного телевидения, мусорного вообще всего, злых экс-жен, детей с СДВГ и соблазна съесть жареной курицы из ведерка*, отправляя е-мейл клиенту в восемь вечера в выходной.
Подобьем цифры. Мы можем функционировать, и иногда блестяще, на шести часах сна за ночь. Восьми часов рабочего дня было более чем достаточно на протяжении веков (о, какая ирония отчаяния, что фактически мы работаем дольше после изобретения интернета и смартфонов). Четыре часа с лихвой покроют забор детей из детсада-школы, уборку квартиры, еду, стирку и разнообразные т.д. Нам остается шесть часов. 360 минут, чтобы делать то, что нам заблагорассудится. Неужели то, что мы хотим – это просто оцепенеть и обеспечить Саймону Кауэлу** еще больше денег? Или мы хотим прокручивать ленту Твитттера или Фейсбука в поисках романтики, мужской дружбы, котят, прогнозов погоды, некрологов и сплетен? Или мы хотим ностальгически мучительно напиться в пабе, где вы даже не сможете закурить?
Что если бы вы смогли в течение одного часа узнать всё, что нужно знать об игре на фортепьяно (а покойный великий Гленн Гульд*** утверждал, и верно, как я считаю, что это возможно)? Базовые знания о том, как заниматься, как читать ноты, о физической механике движения пальцев и положении тела - все средства, необходимые, чтобы фактически что-либо исполнить. Всё это может быть записано и передано, как инструкция по сборке мебели из Икеи. И затем уже ваша задача кричать, и выть, и вдалбливать ногти в пальцы в надежде расшифровать что-то невыразимо чуждое, до тех пор, когда, если вам повезет, вы получите что-то, наполовину напоминающее конечный продукт.
Что если бы за пару сотен фунтов вы могли бы раздобыть на e-bay старое пианино? А затем вам бы сказали, что с правильным учителем и при 40 минутах практики в день в течении всего нескольких недель вы могли бы разучить пьесу, которую вы всегда мечтали сыграть. Это стоило бы исследования?
Что если вместо клуба читателей вы бы присоединились к клубу писателей? Где вам каждую неделю приходилось бы (на самом деле приходилось бы) приносить три страницы вашего романа-повести-сценария и зачитывать их вслух?
Что если бы вместо того, чтобы платить 70 фунтов в месяц за членство в спортивном клубе, который счастлив дать вам почувствовать себя жирным, виноватым и на целый мир отстоящим от человека, за которого вышла замуж ваша жена, что если бы вы купили несколько чистых холстов, краски и провели бы время, рисуя каждый день вашу версию «Я тебя люблю». И так до тех пор, пока вы не осознаете, что любая женщина, которую стоит беречь, набросится на вас только за это, несмотря на то, что у вас нет пресса в кубиках.
Я 10 лет не играл на пианино. Десятилетие медленного умирания от жадности, работая в Сити, в преследовании чего-то, что никогда не существовало (безопасности, самоценности, Дона Дрейпера, хотя и рост и перечень женщин на несколько дюймов короче). И только когда боль от «неделания» стала больше чем воображаемая боль делания, я каким-то образом нашел яйца, чтобы заняться тем, чем я действительно хотел заниматься, чем я был одержим с семи лет – стать концертирующим пианистом.
Признаюсь, я несколько ударился в крайности – отсутствие дохода на протяжении пяти лет, шесть часов в день интенсивной практики, ежемесячные четырехдневные уроки с блестящим учителем-психопатом из Вероны. Голод по тому, что мне было так необходимо, стоил мне брака, девяти месяцев в больнице для душевнобольных, бОльшую часть моего достоинства и 35 фунтов живого веса. И горшочек золота в конце радуги, возможно не то диснеевское окончание, которое я себе представлял, когда мне было 10 и я лежал, слушая, как Горовиц поглощает концерт Рахманинова в Карнеги-Холле.
Моя жизнь включает в себя бесконечные часы повторяющихся и разочаровывающих тренировок, одинокие комнаты в отелях, разваливающиеся рояли, агрессивно сучьи рецензии, изоляцию, запутанные программы лояльности у авиалиний, физиотерапию, промежутки нервозной скуки (пересчитывая плитки потолка за сценой, пока зал медленно наполняется), размеченные короткими моментами экстремального давления (исполнить 120 000 нот по памяти в правильном порядке, правильными пальцами, в правильном звуке, с правильными педалями, при этом болтать о композиторах и пьесах, зная, что критики, звукозаписывающие устройства, моя мама, призраки прошлого – все они там, наблюдают за мной) и, возможно самое разрушающее, осознание, что я никогда, никогда не выступлю совершенно. Может получиться, при достаточной удаче и тяжелом труде, и с изрядной долей само-прощения, только «достаточно хорошо».
И все же. Неописуемое награда - взять стопку письмен на бумаге с полке в Капелле в Бонд Стрит. Привезти её на метро домой, устроить партитуру, карандаш, кофе и пепельницу на рояле и вынырнуть несколько дней, недель или месяцев спустя, и исполнить что-то, что какой-то безумный, гениальный сумасшедший композитор услышал триста лет тому назад у себя в голове, находясь точно не в себе от любви, или горя, или сифилиса. Музыку, которая будет озадачивать величайшие умы мира, в которой невозможно разобраться, и которая все еще живет и плывет в эфире и будет так себя вести и через века. Это удивительно. И я делал это. Я делаю это, к моему продолжающемуся удивлению, все это время.
Правительство режет музыкальное обучение в школах, пожирает гранты на искусство также радостно, как болезненно толстый американский ребенок в Баскин Роббинс. И если все сводится к человеку, разве не стоит ответить каким-то пусть и небольшим образом. Так что напишите свою чертову книгу. Выучите прелюдию Шопена, нарисуйте всего Джексона Поллока с детьми, потратьте несколько часов, сочиняя хокку. Сделайте это, потому что это идет в зачет даже без фанфар, без денег, без славы и без снимков в журнале Heat, несмотря на то, что наши дети теперь считают что им это вс` полагается, поскольку Гарри Стайлс сделал это.
Чарлз Буковски, герой тревожных тинейджеров прошлого мира, учит нас «найти то, что вы любите и пусть оно убьет вас». Самоубийство творчеством – возможно, это то к чему надо стремиться в век, когда гораздо больше людей знают кто такая Кэйти Прайс, чем что такое Императорский концерт.
*имеется в виду готовая еда из аналогов Ростикс и KFC
**музыкальный продюсер, участвующий в качестве судьи в программе X Factor, и до этого в такой же программе American Idol
*** уникальный пианист XX века
URL записиНайди то, что любишь, и пусть оно убьет тебяСтатья Джеймса Роудса вышла в апреле прошлого года на Guardian. Оригинал на английском здесь
В переводе я вставила ссылки на те ресурсы, которые были в оригинальной статье, плюс звездочками обозначила три пояснения, которые мне показалось нужным дать.
Итак статья
Моя жизнь концертирующего пианиста может быть полной одиночества и фрустраций, она может быть истощающей и деморализующей. Стоит ли она того?
Да! Без тени сомнения.
Когда люди узнают, что я пианист, после неизбежных «Сколько часов в день вы занимаетесь?» и «Покажите мне ваши руки» чаще всего люди говорят «Я играл на пианино когда-то в детстве. Очень жалею, что бросил». Я думаю, что писатели устали считать, сколько людей им говорят «Внутри меня есть книга». Кажется, что мы эволюционировали в общество оплакиваемой и используемой не по назначению креативности. Превратились в мир, где люди просто сдаются на милость (или где эти вещи их забивают до тех пор, пока они не подчиняться) сомнамбулической работы, домашних дел, выплат по ипотеке, дрянной еды, мусорного телевидения, мусорного вообще всего, злых экс-жен, детей с СДВГ и соблазна съесть жареной курицы из ведерка*, отправляя е-мейл клиенту в восемь вечера в выходной.
Подобьем цифры. Мы можем функционировать, и иногда блестяще, на шести часах сна за ночь. Восьми часов рабочего дня было более чем достаточно на протяжении веков (о, какая ирония отчаяния, что фактически мы работаем дольше после изобретения интернета и смартфонов). Четыре часа с лихвой покроют забор детей из детсада-школы, уборку квартиры, еду, стирку и разнообразные т.д. Нам остается шесть часов. 360 минут, чтобы делать то, что нам заблагорассудится. Неужели то, что мы хотим – это просто оцепенеть и обеспечить Саймону Кауэлу** еще больше денег? Или мы хотим прокручивать ленту Твитттера или Фейсбука в поисках романтики, мужской дружбы, котят, прогнозов погоды, некрологов и сплетен? Или мы хотим ностальгически мучительно напиться в пабе, где вы даже не сможете закурить?
Что если бы вы смогли в течение одного часа узнать всё, что нужно знать об игре на фортепьяно (а покойный великий Гленн Гульд*** утверждал, и верно, как я считаю, что это возможно)? Базовые знания о том, как заниматься, как читать ноты, о физической механике движения пальцев и положении тела - все средства, необходимые, чтобы фактически что-либо исполнить. Всё это может быть записано и передано, как инструкция по сборке мебели из Икеи. И затем уже ваша задача кричать, и выть, и вдалбливать ногти в пальцы в надежде расшифровать что-то невыразимо чуждое, до тех пор, когда, если вам повезет, вы получите что-то, наполовину напоминающее конечный продукт.
Что если бы за пару сотен фунтов вы могли бы раздобыть на e-bay старое пианино? А затем вам бы сказали, что с правильным учителем и при 40 минутах практики в день в течении всего нескольких недель вы могли бы разучить пьесу, которую вы всегда мечтали сыграть. Это стоило бы исследования?
Что если вместо клуба читателей вы бы присоединились к клубу писателей? Где вам каждую неделю приходилось бы (на самом деле приходилось бы) приносить три страницы вашего романа-повести-сценария и зачитывать их вслух?
Что если бы вместо того, чтобы платить 70 фунтов в месяц за членство в спортивном клубе, который счастлив дать вам почувствовать себя жирным, виноватым и на целый мир отстоящим от человека, за которого вышла замуж ваша жена, что если бы вы купили несколько чистых холстов, краски и провели бы время, рисуя каждый день вашу версию «Я тебя люблю». И так до тех пор, пока вы не осознаете, что любая женщина, которую стоит беречь, набросится на вас только за это, несмотря на то, что у вас нет пресса в кубиках.
Я 10 лет не играл на пианино. Десятилетие медленного умирания от жадности, работая в Сити, в преследовании чего-то, что никогда не существовало (безопасности, самоценности, Дона Дрейпера, хотя и рост и перечень женщин на несколько дюймов короче). И только когда боль от «неделания» стала больше чем воображаемая боль делания, я каким-то образом нашел яйца, чтобы заняться тем, чем я действительно хотел заниматься, чем я был одержим с семи лет – стать концертирующим пианистом.
Признаюсь, я несколько ударился в крайности – отсутствие дохода на протяжении пяти лет, шесть часов в день интенсивной практики, ежемесячные четырехдневные уроки с блестящим учителем-психопатом из Вероны. Голод по тому, что мне было так необходимо, стоил мне брака, девяти месяцев в больнице для душевнобольных, бОльшую часть моего достоинства и 35 фунтов живого веса. И горшочек золота в конце радуги, возможно не то диснеевское окончание, которое я себе представлял, когда мне было 10 и я лежал, слушая, как Горовиц поглощает концерт Рахманинова в Карнеги-Холле.
Моя жизнь включает в себя бесконечные часы повторяющихся и разочаровывающих тренировок, одинокие комнаты в отелях, разваливающиеся рояли, агрессивно сучьи рецензии, изоляцию, запутанные программы лояльности у авиалиний, физиотерапию, промежутки нервозной скуки (пересчитывая плитки потолка за сценой, пока зал медленно наполняется), размеченные короткими моментами экстремального давления (исполнить 120 000 нот по памяти в правильном порядке, правильными пальцами, в правильном звуке, с правильными педалями, при этом болтать о композиторах и пьесах, зная, что критики, звукозаписывающие устройства, моя мама, призраки прошлого – все они там, наблюдают за мной) и, возможно самое разрушающее, осознание, что я никогда, никогда не выступлю совершенно. Может получиться, при достаточной удаче и тяжелом труде, и с изрядной долей само-прощения, только «достаточно хорошо».
И все же. Неописуемое награда - взять стопку письмен на бумаге с полке в Капелле в Бонд Стрит. Привезти её на метро домой, устроить партитуру, карандаш, кофе и пепельницу на рояле и вынырнуть несколько дней, недель или месяцев спустя, и исполнить что-то, что какой-то безумный, гениальный сумасшедший композитор услышал триста лет тому назад у себя в голове, находясь точно не в себе от любви, или горя, или сифилиса. Музыку, которая будет озадачивать величайшие умы мира, в которой невозможно разобраться, и которая все еще живет и плывет в эфире и будет так себя вести и через века. Это удивительно. И я делал это. Я делаю это, к моему продолжающемуся удивлению, все это время.
Правительство режет музыкальное обучение в школах, пожирает гранты на искусство также радостно, как болезненно толстый американский ребенок в Баскин Роббинс. И если все сводится к человеку, разве не стоит ответить каким-то пусть и небольшим образом. Так что напишите свою чертову книгу. Выучите прелюдию Шопена, нарисуйте всего Джексона Поллока с детьми, потратьте несколько часов, сочиняя хокку. Сделайте это, потому что это идет в зачет даже без фанфар, без денег, без славы и без снимков в журнале Heat, несмотря на то, что наши дети теперь считают что им это вс` полагается, поскольку Гарри Стайлс сделал это.
Чарлз Буковски, герой тревожных тинейджеров прошлого мира, учит нас «найти то, что вы любите и пусть оно убьет вас». Самоубийство творчеством – возможно, это то к чему надо стремиться в век, когда гораздо больше людей знают кто такая Кэйти Прайс, чем что такое Императорский концерт.
*имеется в виду готовая еда из аналогов Ростикс и KFC
**музыкальный продюсер, участвующий в качестве судьи в программе X Factor, и до этого в такой же программе American Idol
*** уникальный пианист XX века